и лисью охоту, но, по правде говоря, стрелять не любил. Больше всего он любил спиннинговую рыбалку на горных реках. Но в той среде людей, где он обитал долгое время и где его принимали за своего, принято было охотиться – у всех были дорогие коллекционные ружья. Димичел старался соответствовать правилам, когда-то не им придуманным и установленным.

– Значит, надо ее убить, – вслух произнес Дими. – Вот и доктор понял, что нужно делать с собакой, укусившей своего хозяина.

Обойма с патронами, вставляемая в карабин, сухо щелкнула.

Он хотел выпить третью порцию виски. Но не стал, подумав, что рука может дрогнуть. Еще он подумал, что это надо сделать побыстрее, потому что совсем скоро приедут из города Катрин, сын и доктор, и не очень-то удобно при них стрелять в собаку.

Он небрежно, как в фильмах про ковбоев, вскинул карабин на плечо и спустился со второго этажа. В подсобной комнате-сушилке, расположенной рядом с котлом, обогревающим дом, он, явно не торопясь, переоделся в другую куртку. Потому что управляющий уже выполнил его просьбу. Вместо любимой одежды, сшитой из водонепроницаемой ткани гортекс, Дими надел новую – так называемую канадку, которую ему настоятельно рекомендовали в магазине охотничьих и рыболовных товаров.

– Ну-ну, посмотрим, – вновь, кажется, вслух, как будто по-прежнему убеждал сам себя все-таки испробовать хваленую продавцами одежду, произнес Димичел.

А может быть, он имел в виду вовсе даже не куртку, а что-то другое. Например, оставлял для себя некий зазор, чтобы прийти посмотреть на провинившуюся собаку и только потом принять окончательное решение: убивать ее, мерзавку, или оставить в живых.

Он протер замшевой салфеткой очки, на голову надел бейсболку с длинным козырьком. Стрелять он привык именно так: в охотничьем камуфляже, напоминающем армейскую амуницию. После университета Димичел два года служил офицером в разведке десантного батальона. А бейсболка совсем не мешала целиться, если ее повернуть козырьком назад. И, если нужно, она всегда прикрывала глаза от солнца.

Хотя какое солнце может быть в вольере, подумал Дими, там не может быть никакого солнца, потому что вольер сделан с нависающим тентом. И вообще он длинный, вольер. Он скорее галерея, которая тянется вдоль всего забора, и нужно перекрыть ход, чтобы она не бегала от меня по всему периметру. Все-таки она большая предательница. Его любимая собака по кличке Адель.

Решение было принято. Его надо было выполнять. Димичел редко отменял свои решения. Да практически он никогда их и не отменял, потому что сомневающиеся люди раздражают. Они становятся суетливыми. И они проигрывают в рулетку и промахиваются на охоте в самый неподходящий момент.

Димичел потер ладонью о ладонь. Руки были влажноватыми. Димичел поймал себя на мысли, что ему на самом деле не очень-то и хочется делать это. Но он сказал себе, что воспоминания о прошлом расслабляют волю. Одна из любимых поговорок Дими. И он вошел в вольер.

Посмотрим, подумал он еще раз. Мы еще посмотрим. Все-таки сомнения одолевали его. Он старался гнать их прочь. Адель была единственным живым существом в большом и, несмотря на огромное количество мебели и картин, пустом доме. Долгие вечера они сидели вместе у камина. Человек и собака. Сейчас Димичел волновался и даже не замечал произносимых слов. Ему казалось, что он размышляет молча, про себя, но на самом деле все происходило не так. Его мысли вдруг начинали звучать вслух, а может, алкоголь делал свое дело, и теперь, когда он шел к вольеру, поток сознания прорывался, словно ручей из-под таежной коряги. Так бывало с ним на охоте. А может, так случилось еще и потому, что, оставшись один на один с собакой, Димичел часто разговаривал с Аделью. Ему казалось, что овчарка внимательно слушает и понимает его. Если бы рядом с ним сейчас находился посторонний человек (да хотя бы тот же управляющий), он не смог бы разобрать, где хозяин бормочет вслух, а где он просто думает…

Адель не собиралась убегать от хозяина. Она лежала в углу, положив крупную голову на вытянутые лапы.

«Какие у нее мощные лапы, – подумал Дими, – такие лапы совсем не предназначены для того, чтобы душить кур. Они предназначены для того, чтобы гнать зверя, а потом прыгать ему на загривок. На загривок зверя, а не хозяина». А может, он говорил вслух. Адель повела ушами.

Димичел вошел в вольер, аккуратно притворив за собой дверь, сделанную из крупной металлической сетки, Адель подняла голову и посмотрела на хозяина. Адель была умной собакой. Димичел мог отдать руку на отсечение – она уже все знала, смотрела виновато и даже отводила глаза.

– Какая же ты сука, Адель, – сказал Дими и снял карабин с плеча.

И щелкнул предохранителем.

Мало того что ты связалась с какой-то несчастной курицей, говорил он, ты еще осмелилась напасть на меня, своего хозяина, который кормил тебя со своей руки вот с такого возраста. И он показал перевязанной ладонью, какой была Адель, когда ее щенком привели в его дом. Расстояние от ладони до пола вольера было не больше двадцати сантиметров. Дими даже пришлось наклониться, поставив карабин прикладом на дощатый пол, чтобы обозначить беззащитность того щенка овчарки, какой была Адель пять лет назад, когда местные пограничники за ящик пива отдали ее Димичелу.

Со стороны можно было подумать, что поджарый и стройный и действительно еще достаточно молодой человек, правда, с седыми висками, уговаривает сам себя что-то сделать и заранее оправдывается перед окружающими его людьми за нечто проделанное им.

Но вокруг – и на дворе, у вольера, и в самом вольере – не было ни души. Получалось, что все он говорил для себя и для своей собаки, которую собирался убить.

«Зачем я себя уговариваю», – подумал Дими.

И еще он вдруг вспомнил о том, что матерые уголовники, перед тем как выстрелить из пистолета в человека или нанести ему удар ножом, сознательно распаляют себя, чтобы легче, с необходимым в таких случаях куражом совершить убийство. Он про это читал в какой-то книге или видел в кино. И уже почти забыл о поразившем его тогда факте. А сейчас вот почему-то вспомнил.

Он также вспомнил, что эскимосы и чукчи в северных поселках, где ему довелось работать, разведывая нефть, самым большим человеческим грехом считают убийство собаки.

Почему-то все это сейчас вспомнилось.

Адель уже сидела, строго и тревожно вглядываясь в лицо хозяина и прислушиваясь к его словам.

Димичел передернул затвор, загоняя патрон в ствол карабина, и вскинул оружие к плечу, широко расставляя ноги, чтобы приобрести необходимую в таких случаях устойчивость для стрельбы.

В следующий момент Дими содрогнулся. Он почувствовал, как холодные струйки пота поползли по его спине.

Адель, сидящая метрах в десяти от хозяина,